ОГЛАВЛЕНИЕ
"...Японский характер можно сравнить
с деревцем, над которым долго
трудился садовод, изгибая, подвязывая,
подпирая его. Если даже избавить
потом такое деревце от пут и
подпорок, дать волю молодым побегам,
то под их свободно разросшейся кроной
все равно сохранятся очертания,
которые были когда-то приданы стволу
и главным ветвям..."
В. Овчинников
"Ветка сакуры"
Японцы... Об этом
соседнем народе наша страна с начала нынешнего века знала больше плохого,
чем хорошего. Тому были свои причины. Да и то плохое, что мы привыкли
слышать о японцах, в целом соответствует действительности и нуждается
скорее в объяснении, чем в опровержении. Однако если отрицательные
черты японской натуры известны нам процентов на девяносто, то положительные
лишь процентов на десять.
Есть типичная шкала
чувств, которые сменяются у иностранца по мере того, как он "вживается"
в Японию: восхищение - возмущение - понимание.
Японцы иногда сравнивают
свою страну со стволом бамбука, окованным сталью и завернутым в пластик.
Это точный образ. Туристские достопримечательности, которые прежде
всего предстают взорам иностранцев, и впрямь кое в чем схожи с экзотической
оберткой, сквозь которую местами проглядывает сталь современной индустриальной
Японии. Легко подметить новые черты на лице этой страны. Труднее заглянуть
в ее душу, прикоснуться к скрытому от посторонних глаз бамбуковому
стволу, почувствовать его упругость.
Всякий, кто впервые
начинает изучать иностранный язык, знает, что проще запомнить слова,
чем осознать, что они могут сочетаться и управляться по совершенно
иным, чем у нас, правилам. Грамматический строй родного языка тяготеет
над нами как единственный универсальный образец. Это в немалой степени
относится и к национальным особенностям (то есть как бы к грамматике
жизни того или иного народа).
Необходимо разобраться
в системе представлений, мерок и норм, присущих данному народу; проследить,
как, под воздействием каких социальных факторов эти представления,
мерки и нормы сложились; и, наконец, определить, в какой мере они
воздействуют ныне на человеческие взаимоотношения. Ибо разные личные
качества людей проявляются - и оцениваются - на фоне общих представлений
и критериев. И лишь зная образец подобающего поведения - общую точку
отсчета, - можно судить о мере отклонений от нее, можно понять, как
тот или иной поступок предстает глазам данного народа.
Когда боги Идзанаги
и Идзанами по радуге спускались с небес, чтобы отделить земную твердь
от хляби, Идзанаги ударил своим богатырским копьем по зыбко колыхавшейся
внизу пучине. И тогда с его копья скатилась вереница капель, образовав
изогнутую цепь островов. Если взглянуть на Японию с самолета, на память
приходит эта древняя легенда о сотворении страны.
Островная гряда и
впрямь похожа на окаменевшие капли. Или, может быть, это караван гор,
прокладывающий себе путь через бескрайнюю пустыню океана? "Путь
гор" - таково одно из толкований древнего имени этой страны:
Ямато. Имя Ямато напоминает, что сотворение Японии еще не завершено.
Капли, упавшие с божественного копья, еще не остыли окончательно.
Вся эта дугообразная вереница островов из конца в конец вздулась волдырями
вулканов. Вся эта молодая суша то и дело колышется, ходит ходуном
из-за землетрясений.
Но Страна огнедышащих
гор больше известна как Страна восходящего солнца. Именно под этим
названием Япония впервые дала о себе знать западному миру со страниц
книги Марко Поло. В главе "Здесь описывается остров Чипингу"
путешественник приводит название, которым китайцы обозначали острова,
лежащие к востоку от восточного края земли. Слово, которое прозвучало
для Марко Поло как Чипингу, пишется тремя иероглифами "жи-бэнь-го"
(каждый из которых соответственно значит: солнце - корень - страна).
Иероглифы "жи-бэнь" на диалектах Южного Китая произносятся
как "я-пон" (такое звучание и перешло потом в европейские
языки), а по-японски читаются как "ниппон" (как раз это
слово и утвердилось официальным названием японского государства вместо
древнего имени Ямато).
Итак, Страной восходящего
солнца прозвали Японию ее соседи. Но такое имя не прижилось бы у японцев,
если бы не совпадало с их собственным мироощущением. Народ этот почитал
Идзанаги и Идзанами не только за сотворение Японии, но и за то, что
они произвели на свет дочь Аматэрасу - лучезарную богиню солнца, культ
которой составляет основу обожествления природы.
Исконная японская
религия синто (то есть "путь богов") утверждает, что все
в мире одушевлено и, стало быть, наделено святостью: огнедышащая гора,
лотос, цветущий в болотной трясине, радуга после грозы... Аматэрасу,
как светоч жизни, служит главой этих восьми миллионов божеств.
Священная книга синто,
которая называется Кодзики (что значит "летопись"), состоит
из легенд. В ней вовсе нет каких-либо нравственных заповедей, норм
праведного поведения или предостережений против грехов. Из-за отсутствия
собственного этического учения синто, пожалуй, даже не назовешь религией
в том смысле, в каком мы привыкли говорить о христианстве, исламе
или буддизме. Примитивный синто был порожден обожествлением природы.
Японцы поклонялись предметам и явлениям окружающего мира не из страха
перед непостижимыми и грозными стихийными силами, а из чувства благодарности
к природе за то, что, несмотря на внезапные вспышки своего необузданного
гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой.
Именно синтоистская
вера воспитала в японцах чуткость к природе, умение наслаждаться ее
бесконечной переменчивостью, радоваться ее многоликой красоте.
Синто не требует от
верующего ежедневных молитв - достаточно лишь присутствия на храмовых
праздниках и приношений за исполнение обрядов. В быту же исповедующие
синто проявляют себя лишь религиозным отношением к чистоте. Поскольку
грязь отождествляется у них со злом, очищение служит основой всех
обрядов. Присущее японцам чувство общности с природой, а также чистоплотность
имеют, стало быть, глубокие корни.
Стране восходящего
солнца долгое время удавалось быть в стороне от походов завоевателей
благодаря Корейскому проливу, отделяющему страну от Азиатского материка.
Впрочем, нашествие из-за морей все же произошло - за 14 веков до американской
оккупации. Правда, это было нашествие идей, а не войск; причем мостом,
по которому на Японские острова устремилась цивилизация Индии и Китая,
послужил буддизм.
Буддизм прижился на
японской земле как религия знати, в то время как синто оставался религией
простонародья. Средний японец воспринял лишь поверхностный слой буддийской
философии, прежде всего идею непостоянства и недолговечности всего
сущего (стихийные бедствия, которым подвержена островная страна, способствовали
подобному мировоззрению).
Синто и буддизм -
трудно представить себе более разительный контраст. С одной стороны,
примитивный языческий культ обожествления природы и почитания предков;
с другой - вполне сложившееся вероучение со сложной философией. Казалось
бы, между ними неизбежна непримиримейшая борьба, в которой чужеродная
сила либо должна целиком подавить местную, либо, наоборот, быть отвергнутой
вследствие своей сложности.
Не случилось, однако,
ни того, ни другого. Две столь несхожие религии мирно ужились и продолжают
сосуществовать. Вместо религиозных войн сложилось нечто похожее на
союз двух религий. У сельских общин вошло в традицию строить синтоистские
и буддийские храмы в одном и том же месте - считалось, что боги синто
надежнее всего защитят Будду от местных злых духов.
Подобное соседство
приводит в недоумение, а то и вовсе сбивает с толку иностранных туристов:
какую же религию в конце концов предпочитают японцы? На самом деле
каждый японец причисляет себя и к синтоистам, и к буддистам. Чем объяснить
такое сосуществование богов? Своеобразным разделением труда. Синто
оставил за собой все радостные события в человеческой жизни, уступив
буддизму события печальные. Если рождение ребенка или свадьба отмечаются
синтоистскими церемониями, то похороны и поминания предков проводятся
по буддийским обрядам. Синто оставил за собой и все местные общинные
празднества, связанные с явлениями природы, а также церемонии, которыми
полагается начинать какое-либо важное дело, например: пахоту или жатву,
а в наше время - закладку небоскреба или спуск на воду танкера-гиганта.
Единственный народный праздник, связанный с буддизмом, это "бон"
- день поминовения усопших. Его отмечают в середине лета, причем отмечают
весело, чтобы порадовать предков. Существует обычай поминать каждого
умершего свечкой, которую пускают в плавучем бумажном фонарике вниз
по течению реки.
Сосуществование богов
на японской земле отнюдь не всегда было мирным. Как и в других странах,
здесь известны попытки власть имущих использовать религиозные чувства
в собственных целях. C начала XVII века военные правители страны -
сегуны династии Токугава - стали усиленно насаждать конфуцианство
с его идеей покорности вышестоящим.
Итак, синто наделил
японцев чуткостью к природной красоте, чистоплотностью и отголосками
легенд о своем божественном происхождении. Буддизм окрасил своей философией
японское искусство, укрепил в народе врожденную стойкость к превратностям
судьбы. Наконец, конфуцианство принесло с собой идею о том, что основа
морали - это верность, понимаемая как долг признательности старшим
и вышестоящим.
Священнослужитель
для японцев не наставник жизни, как, скажем, для католиков, а просто
лицо, исполняющее по заказу положенные обряды.
В общем, японцы народ
малорелигиозный. Не будет большим преувеличением сказать, что роль
религии у них во многом заменяет культ красоты, порожденный обожествлением
природы. Сочетание муссонных ветров, теплого морского течения и субтропических
широт сделало Японию страной своеобразнейшего климата, где весна,
лето, осень и зима очерчены чрезвычайно четко и сменяют друг друга
на редкость пунктуально. Даже первая гроза, даже самый сильный тайфун
приходятся, как правило, на определенный день года. Японцы находят
радость в том, чтобы не только следить за этой переменой, но подчинять
ей ритм жизни. Японец даже в городе остается не только чутким, но
и отзывчивым к смене времен года. Он любит приурочивать семейные торжества
к знаменательным явлениям природы: цветению сакуры или осеннему полнолунию;
любит видеть на праздничном столе напоминание о времени года: ростки
бамбука весной или грибы осенью. Японцам присуще стремление жить в
согласии с природой. Японские архитекторы возводят свои постройки
так, чтобы они гармонировали с ландшафтом. Цель японского садовника
- воссоздать природу в миниатюре. Ремесленник стремится показать фактуру
материала, повар - сохранить вкус и вид продукта. Стремление к гармонии
с природой - главная черта японского искусства. Японский художник
не диктует свою волю материалу, а лишь выявляет заложенную в нем природой
красоту.
Мерами
красоты у японцев служат четыре понятия, три из которых (саби, ваби,
сибуй) уходят корнями в древнюю религию синто, а четвертое (югэн)
навеяно буддийской философией. Попробуем разобраться в содержании
каждого из этих терминов.
Слово первое - "саби".
Японцы видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший
цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность
- следы многих рук, прикасавшихся к краю картины. Вот эти черты давности
именуются словом "саби", что буквально означает "ржавчина".
Саби, стало быть, это неподдельная ржавость, архаическое несовершенство,
прелесть старины, печать времени.
Понятие "ваби",
подчеркивают японцы, очень трудно объяснить словами. Его надо почувствовать.
Ваби - это отсутствие чего-либо вычурного, броского, нарочитого, то
есть, в представлении японцев, вульгарного. Ваби - это прелесть обыденного,
мудрая воздержанность, красота природы. Воспитывая в себе умение довольствоваться
малым, японцы находят и ценят прекрасное во всем, что окружает человека
в его будничной жизни, в каждом предмете повседневного быта. Не только
картина или ваза, а любой предмет домашней утвари, будь то лопаточка
для накладывания риса или бамбуковая подставка для чайника, может
быть произведением искусства и воплощением красоты. Практичность,
утилитарная красота предметов - вот что связано с понятием "ваби".
Если спросить японца,
что такое сибуй, он ответит: то, что человек с хорошим вкусом назовет
красивым. Сибуй, таким образом, означает окончательный приговор в
оценке красоты. На протяжении столетий японцы развили в себе способность
распознавать и воссоздавать качества, определяемые словом "сибуй",
почти инстинктивно. В буквальном смысле слово "сибуй" означает
"терпкий", "вяжущий". Сибуй - это первородное
несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью. Это красота естественности
плюс красота простоты. Это красота, присущая назначению данного предмета,
а также материалу, из которого он сделан. При минимальной обработке
материала - максимальная практичность изделия. Сочетание этих двух
качеств японцы считают идеалом.
Тайна искусства состоит
в том, чтобы вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым. В этой
мысли коренится четвертый критерий японского представления о красоте.
Он именуется "югэн" и воплощает мастерство намека или подтекста,
прелесть недоговоренности. Радоваться или грустить по поводу перемен,
которые несет с собой время, присуще всем народам. Но увидеть в недолговечности
источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не случайно своим национальным
цветком они избрали именно сакуру. Лепестки сакуры не знают увядания.
Весело кружась, они летят к земле от легчайшего дуновения ветра. Они
предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть сколько-нибудь поступиться
своей красотой.
Поэтизация изменчивости,
недолговечности связана со взглядами буддийской секты дзэн, оставившей
глубокий след в японской культуре. Смысл учения Будды, утверждают
последователи дзэн, настолько глубок, что его нельзя выразить словами.
Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не через изучение священных
текстов, а через некое внезапное озарение. Причем к таким моментам
чаще всего ведет созерцание природы, умение всегда находить согласие
с окружающей средой, видеть значительность мелочей жизни. С вечной
изменчивостью мира, учит секта дзэн, несовместима идея завершенности,
а потому избегать ее надлежит и в искусстве. В процессе совершенствования
не может быть вершины, точки покоя. Нельзя достигнуть полного совершенства
иначе, как на мгновение, которое тут же тонет в потоке перемен. Совершенствование
прекраснее, чем совершенство; завершение полнее олицетворяет жизнь,
завершенность. Поэтому больше всего способно поведать о красоте то
произведение, в котором не все договорено до конца.
Чаще намекать, чем
декларировать - вот принцип, который можно назвать общей чертой двух
островных наций - японцев и англичан. И те, и другие придают большое
значение подтексту.
Югэн, или прелесть
недосказанности, - это та красота, которая лежит в глубине вещей,
не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить человек, лишенный
вкуса или душевного покоя. Считая завершенность несовместимой с вечным
движением жизни, японское искусство на том же основании отрицает и
симметрию. Мы настолько привыкли делить пространство на равные части,
что, ставя на полку вазу, совершенно инстинктивно помещаем ее посредине.
Японец столь же машинально сдвинет ее в сторону, ибо видит красоту
в асимметричном расположении декоративных элементов, в нарушенном
равновесии, которое олицетворяет для него мир живой и подвижный. Симметрия
умышленно избегается также потому, что она воплощает собой повторение.
Асимметричное использование пространства исключает парность. А какое-либо
дублирование декоративных элементов японская эстетика считает грехом.
Посуда на японском столе не имеет ничего общего с тем, что мы называем
сервизом. Приезжие изумляются: что за разнобой! А японцу кажется безвкусицей
видеть одну и ту же роспись и на тарелках, и на блюдах, и на кофейнике,
и на чашках.
Японский
дом - настолько самобытное сооружение, что трудно сказать, кто на
кого повлиял: то ли обитатель этого жилища выразил через него свою
жизненную философию, то ли, наоборот, дом сформировал своеобразные
привычки тех, кто в нем живет.
Японский дом - это
навес, причем навес над пустым пространством. Это прежде всего крыша,
опирающаяся на каркас из деревянных стропил и опор. Здесь нет ни кон,
ни дверей в нашем понимании, ибо в каждой комнате три стены из четырех
можно в любой момент раздвинуть, можно и вовсе снять. Когда такие
легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служат наружными стенами,
то есть выполняют роль окон, они оклеиваются белой рисовой бумагой,
похожей на папиросную, и называются седзи.
Когда впервые видишь
внутренность японского жилища, больше всего поражаешься полному отсутствию
какой бы то ни было мебели. Вы видите лишь обнаженное дерево опорных
столбов и стропил, потолок из выструганных досок, решетчатые переплеты
седзи, рисовая бумага которых мягко рассеивает пробивающийся снаружи
свет. Под разутой ногой слегка пружинят татами - жесткие, пальца в
три толщиной маты из простеганных соломенных циновок. Пол, составленный
из этих золотистых прямоугольников, совершенно пуст. Пусты и стены.
Нигде никаких украшений, за исключением ниши, где висит свиток с картиной
или каллиграфически написанным стихотворением, а под ним поставлена
ваза с цветами.
Бесспорно одно: традиционный
японский дом во многом предвосхитил новинки современной архитектуры.
Каркасная основа, раздвижные стены лишь недавно получили признание
строителей, в то время как съемные перегородки и заменяемые полы еще
удел будущего.
Поскольку татами имеют
раз и навсегда установленный размер - немногим более полутора квадратных
метров, - комнаты в японских домах также бывают лишь определенной
площади: три, четыре с половиной, шесть или восемь татами. Стало быть,
и весь каркас здания - стропила, опорные столбы, балки - должен приноравливаться
к этим установившимся традиционным габаритам.
На особенностях японского
дома заметно сказалась натура его обитателей. Раздвижные стены отражают
стремление быть ближе к природе, не отгораживаться от нее. Первородная
красота некрашеного дерева, рисовой бумаги, соломенных матов, а также
сама сезонность этих материалов (седзи полагается заново оклеивать
каждый год, а татами менять раз в два года) также напоминают о близости
к природе.
Японский дом рассчитан
на лето. Его внутренние помещения действительно хорошо вентилируются
во время влажной жары. Однако достоинство традиционного японского
жилища обращается в свою противоположность, когда его столь же отчаянно
продувает зимой. А холода здесь дают о себе знать от ноября до марта.
Японцы словно бы смирились с тем, что зимой в доме всегда холодно.
Они довольствуются тем, чтобы согреть себе руки или ноги, не помышляя
отопить само помещение. Можно сказать, что в традиции японского жилища
нет отопления, а есть обогревание.
Лишь своей кожей почувствовав
в японском доме, чем оборачивается его близость к природе в зимние
дни, по-настоящему осознаешь значение японской бани - фуро: это главный
вид самоотопления. В повседневной жизни каждого японца, независимо
от его положения и достатка, нет большей радости, чем нежиться в глубоком
деревянном чане, наполненном немыслимо горячей водой. Зимой это единственная
возможность по-настоящему согреться. Залезать в фуро нужно, предварительно
вымывшись из шайки, как в русской бане, и тщательно сполоснувшись.
Лишь после этого японцы погружаются по шею в горячую воду, подтягивают
колени к подбородку и блаженствуют в этой позе как можно дольше, распаривая
тело до малиновой красноты. Зимой после такой бани целый вечер не
чувствуешь сквозняка, от которого колышется даже картина на стене.
Летом она приносит облегчение от изнурительной влажной жары. Японец
привык нежиться в фуро если не ежедневно, то во всяком случае через
день. Напасти столько горячей воды на каждого человека было бы недоступной
роскошью для большинства семей. Отсюда и обычай мыться из шайки, чтобы
чан оставался чистым для всей семьи. В деревнях соседки топят фуро
по очереди, чтобы сэкономить на дровах и воде. По той же причине в
городах доныне широко распространены общественные бани. Они традиционно
служат главным местом общения. Обменявшись новостями и набравшись
тепла, соседи расходятся по своим нетопленым жилищам.
Два
раза в году - в июле и в декабре (по десятым числам) - для универсальных
магазинов настают торжественные дни. В эти дни рабочим и служащим
выплачивается знаменитое "бонасу" (бонус - единовременное
денежное вознаграждение, которое ничего общего не имеет с премией
и которое в зависимости от прибыли предприятия на данный период иногда
достигает суммы заработной платы за несколько месяцев). Согласно традиции,
в середине и в начале года японцы делают друг другу подарки. Японцы
практичны и преподносят друг другу что-либо съедобное или какой-нибудь
напиток, необязательно слишком дорогой, или вещь, тоже не очень дорогую.
Но что бы это ни было, оно всегда весьма искусно упаковано. Последний
"лоск" наводится на упакованный во множество коробок и завернутый
в красивую бумагу подарок с помощью "мидзухики" - маленькой
связки тонких бумажных лент - с одной стороны белого, с другой - красного
цвета; подарок перевязывается таким образом, чтобы красный цвет был
снаружи, а белый внутри. В особо торжественных случаях "мидзухики"
бывают золотого или серебряного цвета. Подарки же по случаю траурных
событий перевязываются черно-белыми или бело-серебристыми лентами.
Если подарок предназначен
не соседу, которого и без того одаривают чаще других, ибо, как гласит
японская пословица, "хороший сосед ценнее далекого брата",
то дарящий не приносит подарок в дом, а идет в самый лучший универмаг,
выбирает вещь, оплачивает ее, указывает адрес, остальное (доставку
и вручение подарка) берет на себя универмаг; он же может послать подарок
за границу.
В то время как в предрождественские
недели на верхних этажах универсальных магазинов вокруг стендов с
тканями толпятся женщины, на первом и втором подземных этажах, где
торгуют продовольственными товарами, публика не столько покупает,
сколько пишет. Повсюду выставлены красочные образцы упаковок, разложены
бланки, которые следует заполнить. Хлопоты клиента сводятся лишь к
тому, чтобы сделать выбор из множества упаковок. Система эта работает
безукоризненно, как и многое другое в Японии, она доведена до совершенства.
Чужестранец недоумевает, ему хочется задать вопрос, почему японцы
отказывают себе в радости, которую обычно испытываешь от вручения
подарка собственноручно? Но разве имеет право чужестранец на подобные
вопросы? Не пытается ли он свои представления о духовных ценностях
переносить на жизнь другого народа?
Подарки в Японии делают
по любому поводу, но иногда это обязывает получателя ко многому, и
дарящий даже не считает нужным скрывать, что рассчитывает на особые
услуги. Здесь, конечно, не всегда применимо слово "подкуп",
и получивший подарок, как правило, делает встречный подарок, стоимость
которого должна быть ниже стоимости полученного. Разница компенсируется
благодеянием, которое зависит от статуса того, кто преподносит подарок,
и того, кто его получает. Дарят все и всем, и все остаются в конце
концов довольны, так как никто не дарит ненужные вещи. И все же в
Японии бытует выражение: нет ничего дороже, чем то, что получаешь
бесплатно.
Если кто-нибудь на
несколько дней уезжает из Токио в другой район страны, то оттуда обязательно
привозит своим близким подарки, чаще всего какое-нибудь изысканное
кулинарное изделие местного производства. Если же не удалось купить
его там, не беда: под Центральным вокзалом в Токио, где целый километр
занимает лабиринт торговых рядов, можно приобрести, разумеется в фирменной
упаковке, любое кулинарное изделие, которыми славятся отдельные префектуры
Японии.
Тот, кому посчастливилось
остановиться в одной гостинице со школьниками старших классов или
понаблюдать за ними во время загородной экскурсии, станет свидетелем,
как девушки, весело болтая и хихикая, обсуждают купленные ими традиционные
подарки. За границей японские туристы веселой толпой отправляются
в магазины за подарками. Ничто так сильно не разочаровывает их, как
неудача в подобном деле. Если японец не может найти для подарка ничего
подходящего, он чувствует себя "сабиси" - слово, обозначающее
такое множество эмоций, что с трудом поддается переводу. Основной
смысл: "одинокий", "покинутый", "печальный"
и все, вместе взятое. Подарок - это "удостоверение", что
ты посетил ту или иную страну, но, главное, вещественное доказательство
того, что и на чужбине ты не забывал о своих близких и друзьях. Черта
сама по себе не такая уж необычная и вовсе не сугубо японская; для
японцев лишь свойственно проявление настойчивости и целеустремленности,
с которой осуществляется покупка и оформление подарка.
Вручение подарка сопровождается
словами, что он не имеет никакой ценности. Точно так же как японская
хозяйка приглашает гостя к столу, говоря: "Извините, что так
скромно, но...". На самом же деле и подарок имеет цену, и стол
отнюдь не скромен, а, напротив, весьма обилен. И то, и другое - лишь
форма извинения и означает, что ты очень старался, но не знаешь, доставит
ли твой подарок (или угощение) радость и удовольствие.
Если тебя пригласили
в японский дом на обед, что для иностранца большая честь, бери с собой
подарок. От принятых у нас цветов можно (но не нужно) отказаться,
лучше взять что-нибудь из еды или напитков, как принято в Японии.
В ответ хозяйка завернет вам кое-что из оставшегося угощения. Это
немало вас удивит, но отказываться не следует. После больших торжеств,
например свадьбы, в Японии никто не возвращается домой с пустыми руками.
Как упаковка, так и вручение подарка требуют настоящего искусства.
Иностранцу трудно во всем разобраться, но пусть это его не беспокоит,
японцы и не ждут, чтобы он неукоснительно следовал японским традициям
(здесь проявляют большую терпимость, чем в других странах). Если бы
он даже попытался следовать всем нюансам в японских церемониях, то
все равно потерпел бы неудачу.
Если
сравнивать разные народы или разные эпохи по их приверженности этикету,
то меркой здесь может служить, которую люди затрачивают на взаимные
приветствия. На Западе, например, после средних веков показатель этот
неуклонно уменьшается. Были времена, когда людям приходилось совершать
при встрече чуть ли не целый ритуальный танец. Потом от церемоннейшего
поклона с расшаркиванием остался лишь обычай обнажать голову, который,
в свою очередь, свелся до условного прикосновения рукой к шляпе и,
наконец, просто до кивка.
Неудивительно, что
на подобном фоне учтивость японцев выглядит как экзотика. Легкий кивок,
который остался в нашем быту единственным напоминанием о давно отживших
поклонах, в Японии как бы заменяет собой знаки препинания. Собеседники
то и дело кивают друг другу, даже когда разговаривают по телефону.
Встретив знакомого,
японец способен замереть, согнувшись пополам, даже посреди улицы.
Но еще больше поражает приезжего поклон, которым его встречают в японской
семье. Хозяйка опускается на колени, кладет руки на пол перед собой
и затем прижимается к ним лбом, то есть буквально простирается ниц
перед гостем. После того как посетитель снял обувь и уселся на татами,
хозяин помещается напротив и ведет беседу, хозяйка молчаливо выполняет
роль служанки, а все остальные члены семьи в знак почтения вообще
не показываются на глаза.
Правила поведения
в японском жилище слишком сложны, чтобы их можно было освоить сразу.
Главное поначалу - ни на что не наступать, ни через что не перешагивать
и садиться где укажут. Существуют предписанные позы для сидения на
татами. Самая церемонная из них - опустившись на колени, усесться
на собственные пятки. В таком же положении совершаются поклоны. Надо
лишь иметь в виду, что кланяться, сидя на подушке, неучтиво - сначала
надо переместиться на пол. Сидеть, скрестив ноги, считается у японцев
развязной позой, а вытягивать их в сторону собеседника - верх неприличия.
Домашний очаг по-прежнему
остается у японцев заповедником старого этикета. Каждого, кто уходит
из дому или возвращается, принято хором приветствовать возгласами:
"Счастливого пути!" или "Добро пожаловать!" Мне
часто приходилось видеть, как японцы встречают в Токийском аэропорту
родственников. Когда муж сходит с самолета, жена приветствует главу
семьи глубоким поклоном. Он отвечает сдержанным кивком, гладит по
голове сына и почтительно склоняется перед родителями, если те соблаговолили
его встречать.
Мы привыкли подчас
больше следить за своим поведением среди посторонних, чем в кругу
семьи. Японец же за домашним столом ведет себя куда более церемоннее,
чем в гостях или в ресторане.
"Всему
свое место" - эти слова можно назвать девизом японцев, ключом
к пониманию их многих положительных и отрицательных сторон. Девиз
этот воплощает в себе, во-первых, своеобразную теорию относительности
применительно к морали, а во-вторых, утверждает субординацию как незыблемый,
абсолютный закон семейной и общественной жизни.
Японцы избегают судить
о поступках и характере человека в целом, а делят его поведение на
изолированные области, в каждой из которых как бы существуют свои
законы, собственный моральный кодекс. Вместо того, чтобы делить поступки
на правильные и неправильные, японец оценивает их как подобающие и
неподобающие: "Всему свое место". Универсальных мерок не
существует: поведение, допустимое в одном случае, не может быть оправдано
в другом.
Когда японец говорит
о неразберихе, он выражает ее словами: "ни старшего, ни младшего".
Без четкой субординации он не мыслит себе гармонии общественных отношений.
Равенство же воспринимается японцами прежде всего как положение на
одной и той же ступени иерархической лестницы. Япония весьма схожа
с Англией четкостью общественной иерархии. В обеих островных странах
любой контакт между людьми тут же указывает на социальную дистанцию
между ними. В японском языке не только местоимения: я, ты, он, но
и глаголы: есть, говорить, давать - в разных случаях звучат по-разному.
Мы привыкли к тому,
что в семейном кругу люди относятся друг к другу без особых церемоний.
В Японии же именно внутри семьи постигаются и скрупулезно соблюдаются
правила почитания старших и вышестоящих. В этой домашней иерархии
каждый имеет четко определенное место и как бы свой титул. Почести
воздаются не только главе семьи. Когда сестры обращаются к братьям,
они обязаны употреблять иные, более учтивые выражения, чем те, с которыми
братья обращаются к сестрам.
Еще когда мать по
японскому обычаю носит младенца у себя за спиной, она при каждом поклоне
заставляет кланяться и его, давая ему тем самым первые уроки почитания
старших. Чувство субординации укореняется в душе японца не из нравоучений,
а из жизненной практики. Он видит, что мать кланяется отцу, средний
брат - старшему брату, сестра - всем братьям независимо от возраста.
Причем это не пустой жест. Это признание своего места и готовность
выполнять вытекающие из этого обязанности.
Заботы о домашнем
хозяйстве возложены на плечи женщины. Но ей же полностью доверен и
семейный кошелек. О сбережениях на будущее должен думать глава семьи.
Он решает, какую долю заработка потратить на текущие нужды. Но выделенными
на это деньгами японка вправе распоряжаться по собственному усмотрению.
Сжившись с субординацией
еще в собственной семье, человек привыкает следовать ее принципам
и в общественных отношениях. Необходимость постоянно подчеркивать
престиж вышестоящих связывает в японцах чувство личной инициативы.
Концепция подобающего
места требует: не берись не за свое дело. Это лишает людей самостоятельности
во множестве практических мелочей, из которых складывается повседневная
жизнь. Редко увидишь японца, который мастерил бы что-нибудь дома своими
руками. Сборщик телевизоров не имеет представления о том, как отремонтировать
электрический утюг. Когда нужно что-нибудь починить или приладить,
по всякому пустяку принято вызывать специалиста. Причем каждый такой
мастеровой глубоко убежден, что лучше заказчика разбирается в своем
деле, и потому философски относится ко всякого рода пожеланиям и советам,
попросту пропуская их мимо ушей. Бессмысленно, например, доказывать
японскому портному, что костюм должен сидеть не так, а иначе. Горничная
в японской гостинице может чуть свет зайти в комнату и раздвинуть
оконные створки, даже если постояльцу хотелось бы поспать еще часок-другой.
По ее мнению, она лучше знает, когда надо вставать.
Знай свое место; веди
себя как подобает; делай что тебе положено - вот неписаные правила,
регулирующие жизнь и поведение японцев.
Когда
начинаешь знакомиться с Японией, с ее искусством, философией, может
сложиться представление о японцах как о любителях одиночества. Именно
к такому выводу толкает, например, присущая им созерцательность, желание
быть наедине с природой.
Хочется, однако, подчеркнуть
другое. Вряд ли японцы действительно любят одиночество, скорее наоборот.
Они любят быть на людях, любят думать и действовать сообща. Японцам
присуща обостренная боязнь одиночества, боязнь хотя бы на время перестать
быть частью какой-то группы, перестать ощущать свою принадлежность
к какому-то кругу людей. Хорошо знакомую туристским фирмам склонность
японцев путешествовать "повзводно" можно объяснить многими
причинами: и плохим знанием иностранных языков, и опасением попасть
в затруднительное положение из-за разницы в нравах и обычаях. Но достаточно
побывать в Японии, чтобы убедиться: японцы не только за границей,
но и у себя дома любят шествовать большой толпой за флажком экскурсовода.
Подчас людей больше волнует даже не то, что сакуру наконец расцвела
или что листья кленов побагровели, а сам повод убедиться в этом сообща,
разделить свои чувства с другими. Про японцев можно сказать, что их
больше, чем самостоятельность, радует чувство причастности. Эта жажда
причастности, более того - тяга к зависимости в корне противоположна
индивидуализму, понятию частной жизни, на чем основана западная, и
в особенности английская, мораль. Итак, японцы отвергают индивидуализм.
Но чужд им и коллективизм в подлинном, широком смысле этого слова.
Им свойственно проводить в обществе четкие разграничительные линии,
делить людей на "своих" и "чужих" и относиться
к ним соответственно. Японское общество - это общество групп. Каждый
человек постоянно чувствует себя частью какой-то группы - то ли семьи,
то ли общины, то ли фирмы. Он привык мыслить и действовать сообща,
приучен подчиняться воле группы и вести себя соответственно своему
положению в ней.
Краеугольным
камнем японской морали служит верность, понимаемая как долг признательности
старшим. Почитание родителей, а в более широком смысле покорность
воле старших - вот в представлении японцев первая из добродетелей,
самая важная моральная обязанность человека. Именно преданность, основанная
на долге признательности, делает столь прочной ось "оя - ко"
("отец - сын"), на которой держится вертикальная структура
японской семьи и других созданных по ее образу социальных групп -
отношения отца и сына, учителя и ученика, покровителя и подопечного.
Воплощением долга
признательности доныне остается покорность родительской воле. Конечно,
в наши дни умножились примеры, когда сын отказывается жениться на
сосватанной невесте или наследовать семейную профессию. Видя, как
молодые пары гуляют по улицам обнявшись, можно подумать, что жизнь
не оставила от традиционного домостроя камня на камне. А между тем
это не совсем так. Пусть самостоятельные знакомства и встречи между
юношами и девушками все больше входят в обиход. Главное не изменилось
- свадьба в Японии до сих пор остается делом не столько личным, сколько
семейным. Хотя о браках по любви много говорят, они все-таки остаются
скорее исключением, чем правилом. И хотя число браков по сватовству
сократилось, они по-прежнему составляют большинство.
Для японца почти не
существует понятия каких-то личных дел. Привычка всегда находиться
буквально локоть к локтю с другими людьми; традиционный быт, по существу
исключающий само понятие частной жизни, - все это помогает японцам
приспосабливаться к условиям, которые на Западе порой приводят людей
на грань психического расстройства.
Хотя традиционная
мораль не позволяет держать душу нараспашку, японец не любит оставаться
один за закрытой дверью. До недавнего времени большинство японских
жилищ не запирались. В японской гостинице не существует такого понятия,
как ключ от комнаты, ибо раздвижные перегородки, как и окна, в принципе
не должны иметь запоров. Даже в отеле западного типа японец часто
держит дверь своего номера открытой...
Если задуматься, какими
чертами, какими человеческими качествами пришлось пожертвовать японцам
ради их образа жизни, прежде всего, пожалуй, нужно назвать непринужденность
и непосредственность. Японцам действительно не хватает непринужденности,
ибо традиционная мораль постоянно принуждает их к чему-то. Строгая
субординация, которая всегда напоминает человеку о подобающем месте,
требует постоянно блюсти дистанцию в жизненном строю; сознание своей
принадлежности к какой-то группе, готовность ставить преданность ей
выше личных убеждений; предписанная учтивость, которая сковывает живое
общение, искренний обмен мыслями и чувствами, - все это обрекает японцев
на известную замкнутость (если не личную, то групповую) и в то же
время рождает у них боязнь оставаться наедине с собой, стремление
избегать того, что они называют словом "сабиси".
Устои патриархальной
семьи - это устои японского образа жизни. Вертикальные связи "оя
- ко", то есть "отец - сын", а в более широком смысле
"учитель - ученик", "покровитель - подопечный",
прослеживаются, дают о себе знать повсюду.
Жизненный путь японца,
даже во времена жестоких сословных разграничений, меньше, чем в других
азиатских странах, предопределялся его происхождением. Принято считать,
что будущее человека зависит не столько от родства, сколько от того,
с кем его столкнет судьба между 15 и 25 годами, в пору вступления
на самостоятельный путь, в ответственнейший по японским представлениям
период, когда каждый человек обретает "оя" - учителя, покровителя,
как бы приемного отца - уже не в семье, а в избранной им сфере деятельности.
Если сельский подросток
идет в учение к кузнецу, именно этот человек на всю жизнь становится
его покровителем: именно он, а не отец сватает ему невесту и восседает
на самом почетном месте на его свадьбе. Если юношу берут на завод
по рекомендации земляка, этот поручитель впредь может всегда рассчитывать
на безоговорочную верность своего "ко", как того требует
долг признательности.
Хотя японцы избегают
одиночества, любят быть на людях, они не умеют, вернее, не могут легко
и свободно сходиться с людьми. Дружеские связи между лицами разного
возраста, положения, социальной принадлежности крайне редки. Круг
тех, с кем японец сохраняет общение на протяжении своей жизни, весьма
ограничен. За исключением родственников и бывших одноклассников, это,
как правило, сослуживцы одного с ним ранга. Если дружбу сверстников
в школе можно назвать горизонтальными отношениями, то в дальнейшем
у человека остаются лишь гораздо более строгие вертикальные отношения
между старшими и младшими, вышестоящими и нижестоящими.
Узы
взаимной зависимости, о которых шла речь выше, это как бы поводок
о двух концах. С одной стороны, они тянут ведомых за ведущим. Но,
с другой стороны, вынуждают вожака оглядываться на группу, навязывать
ей свою волю так, чтобы при этом сохранялась хотя бы видимость общего
согласия.
Японская мораль предписывает
избегать прямой конфронтации, не допускать положений, когда одна из
сторон всецело одерживала бы верх над другой. Нельзя доводить дело
до того, чтобы побежденный "потерял лицо", предстал перед
окружающими униженным и оскорбленным. Это означало бы задеть такую
болезненную струну, как "гири", или долг чести, то есть
нажить себе смертельного врага.
Если такая первейшая
для японцев добродетель, как долг признательности, уходит корнями
в древнекитайскую мораль, то долг чести - это сугубо японское понятие,
которое не имеет ничего общего ни с учением Конфуция, ни с учением
Будды. Раскрыть смысл "гири" трудно, ибо даже сами японцы
не могут дать ему остаточно ясного толкования. "Гири" -
это некая моральная необходимость, заставляющая человека порой делать
что-то против собственного желания или вопреки собственной выгоде.
Довольно близко к этому термину стоит старый французский оборот "положение
обязывает". "Гири" - это долг чести, основанный не
на абстрактных понятиях добра и зла, а на строго предписанном регламенте
человеческих отношений, требующем подобающих поступков в подобающих
обстоятельствах.
В отличии от неоплатного
долга признательности японцы смотрят на долг чести как на некое добавочное
бремя, неосмотрительного увеличения которого следует остерегаться.
Поскольку любая услуга требует взаимности, должна быть как-то вознаграждена,
японцы стараются избегать одолжений со стороны чужих людей. Это отразилось
даже в том, что речевые обороты, предназначенные для выражения благодарности,
несут в себе, как ни странно, оттенок некоего сожаления. Например,
слово "аригато", которое обычно переводят как "спасибо",
буквально значит: "вы ставите меня в трудное положение".
Другой сходный оборот "сумимасэн" означает: "ах, это
никогда не кончится", или: "ах, мне теперь вовек с вами
не рассчитаться". Таким образом, уже выражая благодарность, японец
как бы с сожалением признает, что остался перед кем-то в долгу.
Стремление избегать
случайных услуг или оказывать их порой производит впечатление, что
японцы - люди неотзывчивые. Но дело тут не в черствости. Сделать что-то
для незнакомца без его просьбы - значит поставить его в положение
морального должника, воспользоваться его затруднением в свою пользу
- вот к какому абсурдному парадоксу приводит японское понятие о долге
чести.
"Стыд служит
почвой, на которой произрастают все добродетели" - эта распространенная
фраза показывает, что поведение японца регулируется людьми, которые
его окружают. Поступай как принято, иначе люди отвернутся от тебя,
- вот что требует от японца долг чести. Смысл "гири", стало
быть, лучше выразить не французским оборотом "положение обязывает",
а словами "традиция обязывает".
"Гири",
или долг чести, проявляется, во-первых, по отношению к окружающим
(как разновидность нашего понятия "совесть"), а во-вторых,
по отношению к самому себе, к собственной репутации (что во многом
соответствует тому, что мы называем самолюбием). Он побуждает человека
не допустить положений, в которых как он сам, так и кто-то другой
может оказаться униженным или оскорбленным.
Долг чести не позволяет
японцу проявить свою неспособность в том, к чему он по положению обязан
быть способен. Нежелание "потерять лицо" подчас мешает японскому
врачу отказаться от ошибочного диагноза. По той же причине преподаватели
не любят, когда ученики обращаются к ним с вопросами.
Сказать, что японцы
очень самолюбивы, что они высоко ставят свою честь, - значит показать
лишь одну сторону их характера. Непримиримость к оскорблениям, болезненная
чуткость к любому унижению их личного достоинства не привели к тому,
что месть стала у них главенствующей чертой человеческих взаимоотношений.
Понятие "гири" обрело как бы возвратное значение. Долг чести
по отношению к самому себе с малолетства приучает японцев щадить самолюбие
окружающих.
Отсюда - стремление
уклоняться от прямого соперничества, где выбор в пользу одной из сторон
означал бы "потерю лица" другой. Именно обоюдная боязнь
"потерять лицо" рождает потребность в третьем лице, то есть
в посреднике. К его услугам японцы прибегают в самых различных случаях,
начиная от коммерческих сделок и кончая сватовством.
Желание
избегать открытого столкновения противоположных взглядов проявляется
у японцев и в практике принятия решений. Решения эти обычно представляют
собой не результат чьей-то личной инициативы, а итог согласования
мнений всех заинтересованных лиц - как бы общий знаменатель, найденный
на основе взаимных уступок. При этом по нормам японской деловой этики
главной добродетелью обладает не тот, кто твердо стоит на своем (пусть
даже будучи правым), а то, кто проявляет готовность к компромиссу
ради общего согласия.
Прежде всего японцы
стараются как можно дольше не замечать того, что нарушает сложившийся
порядок вещей. Они считают естественным затягивать принятие некоторых
решений до тех пор, пока в них вообще отпадет необходимость. Но здесь
же коренятся причины и другой важной национальной черты: Япония порой
бывает страной внезапных перемен, крутых поворотов, совершаемых после
продолжительного промедления.
Итак, японцы ищут
решения, которые обобщали бы взгляды всех заинтересованных сторон,
каждая из которых обладает чем-то вроде права вето. Если, несмотря
на продолжительные дискуссии, кто-то все-таки выступает против данной
инициативы, вопрос вообще не решается, а откладывается. Когда проблема
становится безотлагательной, нижестоящие звенья аппарата прежде всего
смотрят: как поступали в подобных случаях прежде, и с учетом изменившейся
обстановки готовят возможные варианты решения.
Процесс согласования
мнений начинается в наиболее заинтересованной группе, а затем шаг
за шагом движется вверх. Лишь после кропотливой подготовки вопрос
выносится на обсуждение руководства.
Японец независимо
от занимаемого поста остерегается противопоставлять себя другим, оказаться
в изоляции, довести дело до открытого столкновения противоположных
взглядов. Поэтому дискуссия обычно тянется долго, пока каждый ее участник,
шаг за шагом, не изложит свою позицию, по ходу видоизменяя ее с учетом
высказываний других. Цель дебатов в том и состоит, чтобы выявить различия
во мнениях и постепенно привести их к общему согласию.
Связанные жесткими
правилами поведения и нормами "подобающего места", японцы
вообще предпочитают преодолевать наиболее острые разногласия не на
заседаниях, а за выпивкой, когда алкоголь помогает на время сбрасывать
оковы этикета. Огромные расходы японских фирм на "представительские
цели", а попросту говоря, на попойки в барах и кабаре мотивируются
тем, что подобные заведения служат удобным местом для согласования
противоречивых мнений.
Для деловых отношений
в Японии характерно, что сторона, вынужденная пойти на наибольшие
уступки, по традиции получает преимущество при решении какого-то другого
вопроса, подчас совершенно не связанного с первым, или же получает
заверения, что, если подобный же спор возникнет в будущем, решение
будет принято в ее пользу. Готовность к компромиссу считается добродетелью,
которая должна быть вознаграждена.
Важно иметь в виду,
однако, что компромисс в представлении японцев - это зеркало момента.
Подобно тому, как их мораль делит поступки не на хорошие и дурные,
а на подобающие и неподобающие, японцы считают само собой разумеющимся,
что соглашение имеет силу лишь до тех пор, пока сохраняются условия,
в которых оно было достигнуто. Там, где англичанин скажет: "Раз
возник спор, обратимся к тексту соглашения и посмотрим, что там записано",
- японец будет доказывать, что, если обстановка изменилась, должна
быть пересмотрена и прежняя договоренность.
Десять заповедей
для тех, кто ведет дела в Японии.
1. Всегда старайтесь быть официально рекомендованным тому лицу или
фирме, с которой вы хотите иметь дело. Причем рекомендующий вас человек
должен занимать по крайней мере столь же высокое положение, как лицо,
с которым вы хотите познакомиться. Имейте в виду также, что вы становитесь
перед рекомендателем в долгу, который в свое время надо будет оплатить.
2. Стремитесь придавать деловым отношениям личный характер. В этом
смысле японцы напоминают того жителя Техаса, который не доверял никому,
с кем еще вместе не напивался. Если президент японской фирмы поведет
вас по вечерним заведениям, вы впоследствии обнаружите, что его подпись
на счете бара имеет для ваших дальнейших общих дел более важное значение,
чем его подпись на контракте.
3. Никогда не нарушайте внешнюю гармонию. Японцы считают, что сохранить
гармонию важнее, чем доказать правоту или получить выгоду.
4. Никогда не ставьте японца в положение, которое вынудило бы его
"потерять лицо", то есть признать ошибку или некомпетентность
в своей области. Японские фирмы увольняют неспособных сотрудников
не чаще, чем родители отрекаются от неполноценных детей.
5. Тому, как вы ведете дела, в Японии придается не меньшее значение,
чем их результатам. А иногда и большее.
6. Не взывайте к логике. В Японии эмоциональные соображения более
важны.
7. Не проявляйте повышенного интереса к денежной стороне дел. Поручайте
торговаться о ценах посредникам и подчиненным.
8. Имейте в виду, что понятие "время - деньги" в Японии
хождения не имеет.
9. Учитывайте склонность японцев выражаться неопределенно.
10. Помните, что японцы избегают самостоятельных шагов. В то время,
как нам нравятся люди, которые справляются с делом сами, без оглядки
на советы других, японцы смотрят на это иначе. Их идеал - анонимное
общее мнение.
Джек Суорд, "Еще раз о японцах".
Японская
мораль постоянно требует от человека огромного самопожертвования ради
выполнения долга признательности и долга чести. Логично было бы предположить,
что та же мораль насаждает аскетическую строгость нравов, считая грехом
физические удовольствия, плотские наслаждения.
Однако японцы не только
терпимо, но даже благожелательно относятся ко всему тому, что христианская
мораль называет человеческими слабостями. Наряду с жесткими ограничениями
японский образ жизни сохраняет лазейки, которые ведут к распущенности
нравов.
Японская мораль лишь
подчеркивает, что физическим удовольствиям следует отводить подобающее,
причем второстепенное место. Они, на взгляд японцев, сами по себе
не заслуживают осуждения, не составляют греха. Но в определенных случаях
человек вынужден сам отказываться от них ради чего-то более важного.
В противоречивом сочетании требовательности и терпимости опять-таки
проявляется идея "подобающего места". Жизнь разграничена
на круг обязанностей и круг удовольствий, на область главную и область
второстепенную, в каждой из которых действуют свои мерки, свои нормы
поведения.
Многих
иностранцев поражает, что японские дети вроде бы никогда не плачут.
Кое-кто даже относит это за счет знаменитой японской вежливости, проявляющейся
чуть ли не с младенчества. Причина тут, разумеется, иная. Малыш плачет,
когда ему хочется пить или есть, когда он испытывает какие-то неудобства
или оставлен без присмотра и, наконец, когда его к чему-то принуждают.
Японская система воспитания стремится избегать всего этого.
Первые два года младенец
как бы остается частью тела матери, которая целыми днями носит его
привязанным за спиной, по ночам кладет его спать рядом с собой и дает
ему грудь в любой момент, как только он этого пожелает. Даже когда
малыш начинает ходить, его почти не спускают с рук, не пытаются приучать
его к какому-то распорядку, как-то ограничивать его порывы. От матери,
бабушки, сестер, которые постоянно возятся с ним, он слышит лишь предостережения:
"опасно", "грязно", "плохо". И эти три
слова входят в его сознание как нечто однозначное.
Короче говоря, детей
в Японии, с нашей точки зрения, неимоверно балуют. Можно сказать,
им просто стараются не давать повода плакать. Им, особенно мальчикам,
почти никогда ничего не запрещают. Японцы умудряются совершенно не
реагировать на плохое поведение детей, словно бы не замечая его.
Воспитание японского
ребенка начинается с приема, который можно было бы назвать угрозой
отчуждения. "Если ты будешь вести себя неподобающим образом,
все станут над тобой смеяться, все отвернутся от тебя" - вот
типичный пример родительских поучений.
Боязнь быть осмеянным,
униженным, отлученным от родни или общины с ранних лет западает в
душу японца. Поскольку образ его жизни почти не оставляет места для
каких-то личных дел, скрытых от окружающих, и поскольку даже характер
японского дома таков, что человек все время живет на глазах других,
- угроза отчуждения действует серьезно.
Школьные годы - это
период, когда детская натура познает первые ограничения. В ребенке
воспитывают осмотрительность: его приучают остерегаться положений,
при которых он сам или кто-либо другой может "потерять лицо".
Ребенок начинает подавлять в себе порывы, которые прежде выражал свободно,
не потому, что видит теперь в них некое зло, а потому, что они становятся
неподобающими.
Однако полная свобода,
которой японец пользуется в раннем детстве, оставляет неизгладимый
след в его характере. Именно воспоминания о беззаботных днях, когда
было неведомо чувство стыда, и порождают взгляд на жизнь как на область
ограничений и область послаблений. Именно поэтому японцы столь снисходительны
к человеческим слабостям, будучи чрезвычайно требовательными к себе
и другим в вопросах долга. Сила воли, способность ради высшего долга
отвернуться от наслаждений, которые вовсе не считаются злом, - вот
что японцы почитают добродетелью.
При
всем том, что японскому образу жизни присуще суровое подавление личных
порывов, секс в этой стране никогда не осуждался ни религией, ни моралью.
Японцы никогда не смотрели на секс как на некое зло, никогда не отождествляли
его с грехом, не видели необходимости окружать его завесой тайны,
скрывать от посторонних глаз, как нечто предосудительное. Японец как
бы разграничивает в своей жизни область, которая принадлежит семье
и составляет круг его главных обязанностей, от развлечений на стороне
- области тоже легальной, но второстепенной.
Жена японского служащего
привыкла к тому, что, как правило, видит мужа лишь два-три вечера
в неделю. Хотя в Токио насчитывается около ста тысяч баров и обойти
их все даже по разу заведомо невозможно, порой начинает казаться,
что многие дельцы одержимы именно этой идеей. Жены безропотно терпят
подобные отлучки. Существует выражение: "Вернуться домой на тройке".
Оно весьма своеобразно ввело русское слово в японский обиход. Приведенная
фраза означает, что пьяный глава семейства вваливается в дверь среди
ночи, поддерживаемый под руки девицами из бара. Жена обязана в таком
случае пригласить спутниц в дом, угостить их чаем, осведомиться, рассчитался
ли муж по счетам, и с благодарностью проводить их.
Не забавы мужа на
стороне, а проявление ревности жены - вот что в глазах японцев выглядит
аморальным.(Терпимость к такого рода похождениям касается, впрочем,
лишь женатых мужчин, но отнюдь не распространяется на замужних женщин.)
Итак, японская мораль
весьма снисходительна к человеческим слабостям. Считая их чем-то естественным,
она отводит им хотя и второстепенное, но вполне узаконенное место
в жизни. Поскольку японцы не видят в людской натуре противоборства
духа и плоти, им также не присуще смотреть на жизнь лишь как на столкновение
добра и зла.
Деление жизни на область
ограничений и область послаблений, где действуют разные законы, объясняет
присущую японцам склонность к "зигзагу". Народ этот на редкость
непритязателен ко всему, что касается повседневных нужд, но может
быть безудержно расточительным, когда речь идет о каких-то праздниках
или торжественных случаях. Культ умеренности касается лишь будней.
Быть скаредным, прижимистым, даже разумно расчетливым в таких случаях,
как, например, свадьба или похороны, так же аморально, как быть невоздержанным
в повседневном быту.
Если для англичан
краеугольным камнем морали служит понятие греха, то для японцев -
понятие стыда. Христианская цивилизация Запада видела путь к совершенствованию
человека в том, чтобы подавлять в нем плотские инстинкты и возвеличивать
духовное начало.
Что же касается японцев,
то они и в своей этике всегда следовали тому же принципу, что и в
эстетике: сохранять первородную сущность материала. Японская мораль
не ставит целью переделать человека. Она стремится лишь обуздать его
сетью правил подобающего поведения. Инстинктивные склонности и порывы
остаются в неизменности, лишь связанные до поры до времени такой сетью.
Именно этим объясняется двойственность и противоречивость японской
натуры.
Изнанка
японской учтивости и японской чистоплотности порождена все той же
двойственностью взглядов на жизнь. Японская вежливость - это отнюдь
не верность определенным нравственным принципам уважения к окружающим.
Это нормы подобающего поведения, внедренные в быт острием меча. Она
сложилась на основе феодального этикета, нарушение которого считалось
тягчайшим преступлением. Черты этой древней дисциплины доныне видны
в поведении японцев.
Отношения по вертикали
- между повелителем и подданным, между отцом и сыном, между старшим
и младшим - были четко определены, и мельчайшие детали их общеизвестны.
Однако японская мораль почти не касалась того, как должен вести себя
человек по отношению к людям незнакомым, что на Западе считается одной
из основ подобающего поведения.
Быть учтивым - значит
не только скрывать свое душевное состояние, но порой даже выражать
прямо противоположные чувства. Японский этикет считает невежливым
перелагать бремя собственных забот на собеседника или выказывать избыток
радости, тогда как другой человек может быть в данный момент чем-нибудь
расстроен. Если фразу "у меня серьезно заболела жена" японец
произносит с улыбкой, дело тут не в каких-то загадках восточной души.
Он просто хочет подчеркнуть, что его личные горести не должны беспокоить
окружающих. Обуздывать, подавлять свои эмоции ради учтивости японцы
считают логичным. Но именно эта черта чаще всего навлекает на них
подозрение в коварстве.
Лишь прожив в стране
несколько лет, начинаешь понимать, что японская вежливость - это не
низкие поклоны, которые выглядят весьма нелепо в современной уличной
толпе или в метро, и не обычай начинать разговор с множества ничего
не значащих фраз. Японская вежливость - это прежде всего стремление
людей при любых контактах блюсти достоинство друг друга; это искусство
избегать ситуаций, способных кого-либо унизить.
Японская мораль возводит
в число добродетелей не только труд, но и учение. Считается, что усердный
поиск новых знаний и навыков возвышает и украшает человека в любом
возрасте. Со школьных лет у японцев воспитывают привычку к групповому
учению. Оно рассматривается как один из видов общественной деятельности,
которую желательно продолжать всю жизнь. При приеме на работу или
новом назначении японец морально подготовлен к длительному периоду
ученичества. Он старательно следует наказам, усердно перенимает опыт,
пока сам не становится наставником для других. "Учить других
всегда почетно, учиться у других - никогда не зазорно" - гласит
распространенное изречение.
Заканчивая
исследование, следует еще раз упомянуть, что понять все тонкости японского
миропонимания невозможно, особенно представителю западной культуры.
Однако мы, русские, в процессе истории впитали в себя множество черт
цивилизации Востока, и нам дан шанс понять точку зрения человека иной
культуры. В последние годы в нашей стране интерес к Японии заметно
возрастает. Открываются центры, где люди получают возможность заниматься
японским языком, икэбаной, знакомиться с чайной церемонией, японским
театром и боевыми искусствами. Проводятся фестивали японских фильмов.
Конечно, японский
характер полон противоречий. Иностранец может назвать японскую вежливость
показной, понятия японцев о долге глупыми. Но где еще найти более
нравственную нацию, людей, идущих на компромисс в ущерб себе, оберегающих
достоинство других, порой унижая себя, людей, способных забыть об
удовольствиях хоть навсегда, если этого требует их понятие о долге.
Это вовсе не значит,
что в японском сознании разум торжествует над чувствами. Просто японцы
умеют сдерживать свои эмоции, оберегая окружающих. А на самом деле
именно эти эмоции, оставшиеся внутри, и обуславливают их мироощущение,
их тягу к красоте, естественности и гармонии природы.
1.
Берндт, Юрген "Лики Японии" ( М., "Наука", 1988)
2. Васильев Л. С. "История религий Востока" ( М., "Наука",
1983)
3. Завьялова О. И. "Токио и токийцы: будни, выходные, праздники"
( М., "Наука", 1990)
4. Овчинников В. В. "Ветка сакуры" ( М., "Советский
писатель", 1988)
5. Судзуки Д., Кацуки С. "Дзэн-Буддизм" (Бишкек, 1993)
6. Цветов В. Я. "Пятнадцатый камень сада Рёандзи" ( М.,
"Политиздат", 1986)
